— Не зря тебя в живых оставили. Ты даже превзошел все мои ожидания, Максим. — Заговорил гость.
Лица его Макс не видел, оно было плотно укрыто капюшоном, а вот враждебности в голосе не почувствовал. Только неподдельный интерес и…симпатию, что ли.
— Кто ты?
— Выживи, и мы снова встретимся, — на этот раз удаляющийся голос показался Максиму мягким и даже заботливым.
С такой интонацией обычно говорят те, кто не желает расставаться. Почему-то именно сейчас Максиму вспомнилось то, что он не был обделен женским вниманием на Земле. Он сам усмехнулся собственным мыслям:
— Бабы, — закрыв глаза и облокотившись головой о стену, с насмешкой проговорил он, — даже в другом мире от вас покоя нет.
Максим не мог этого видеть, потому что в тот момент у него были закрыты глаза. Хотя, даже если бы он смотрел, то вряд ли бы разглядел мимолетную улыбку, промелькнувшую под капюшоном незнакомца.
Когда Макс снова открыл глаза, незнакомца уже не было. Тело онемело полностью, он не чувствовал вообще ничего. Лишь запах гари и мертвых гниющий тел, которые были тут повсюду. Незаметно его взгляд остановился на прекрасном витраже, а именно на кинжале юной девы. В тот момент ему отчетливо показалось, что в отражении кинжала он видит слезы, слезы той, что собиралась лишить жизни божьего посланника, брошенного умирать Им в томительном одиночестве. «Быть того не может, опять галлюцинации» — в тот момент он увидел, как крылатое черное создание, похожее на летучую мышь, летит в сторону витража, но смотреть уже не было сил. Дальше лишь темнота. Лишь звук разбивающегося стекла.
В темном зале стало сразу светлее, витраж мешал матери Хат явить свой небесный свет. Теперь же последнее препятствие было устранено. Тишина. И только дождь нарушал умиротворенное за долгие-долгие годы молчание на этой, некогда святой земле. Кто знает, может Максим действительно видел слезы в отражении кинжала, либо же это были просто кристально чистые, полные грусти капли дождя.
Пустота и больше ничего вокруг. Иногда перед глазами мелькали образы далекого, совершенного другого прошлого, но также быстро исчезали в густом мраке. Иногда наоборот, всплывали события уже произошедшие на Гириде: орден Очищения, проклятые, демонопоклонники, демоны, ящеры, маги, простые люди, химеры. Если бы врач-психиатр с Земли залез бы в голову такому пациенту, то открыл бы для себя золотую жилу — настолько все происходящее и уже произошедшее выглядело нелепо. Хотя нет, скорее это смахивало на бред сумасшедшего, тяжелого душевнобольного.
Иногда же наоборот пустота с чередой поистине правдоподобных образов ослабевала и сквозь туманную пелену доносились обеспокоенные разговоры людей, или легкие дуновения порывистого, гордого ветра, гуляющего среди вольных простор, или ощущение капель воды, скатывающихся со лба на глаза, а затем и дальше вниз по лицу.
Стоп. Лицо? Странное ощущение для того, кто уже давно ничего не чувствует и существует лишь среди иллюзий и пустого пространства. А давно ли? Или это очередной обман? И прошли лишь жалкие по сравнению с жизнью мгновения, а он принял это за целую вечность: тяжелую, одинокую, такую пустую.
«Ну, вот опять, — пронеслось в голове, — опять я слышу чьи-то до боли знакомые голоса, обеспокоенные и уставшие. Неужели им так сложно меня отпустить и просто оставить в покое. Среди мрака и холода, наедине со своими мыслями». Голоса все не унимались и не желали затихать, о чем-то тихо споря. Вскоре к ним присоединился еще один человек (а человек ли вообще?). Вежливый, услужливый тон, но голос не молодой. Игриво звякнул метал. Послышался звук удаляющихся шагов.
Окружающее пространство обдало теплом. В воздухе витал едкий запах спиртного, смешанный с чарующими ароматами, плывшими по воздушным потокам откуда-то из глубины. Тело (а он чувствовал, что тело у него все-таки есть) откликнулось жуткой болью: ломило каждую связку, болели кости, не двигались суставы. «Нет, лучше просто лежать» — но до невысказанных слов никому не было дело. Его подхватили две пары крепких, грубых, но заботливый рук и понесли по скрипящим деревянным ступеням. Это была настоящая пытка. Будто тысячи игл пронзили в одночасье тело и впивались все глубже и глубже, не давая ровно дышать, они причиняли невыносимую муку. Он не знал, слышали ли его окружающие, но там, среди мрака, ведомого лишь ему одному, он кричал, бился в истерике. По бледным впавшим щекам невольно текли две горячие, обжигающие кожу струйки. Сколько это продолжалось: час, а может тысячелетие он не представлял, да и не желал об этом знать. Очередная волна боли, скручивающая все органы, выворачивающая наизнанку, пришла извне. Разум, который только и был подвластен ему в те мгновения, отчаянно пытался выдержать страдания своего владельца, но эта жалкая попытка разлетелась на мелкие осколки, стоило очередной волне достичь остатков сознания.
Очнулся Максим на неудобном, жестком матраце, укутанный с головы до ног серыми теплыми шерстяными одеялами. От чего-то жутко чесались руки и ноги. «Аллергия что ли?» — и будто уловив мысли человека, толстый, жаждущий добычи клоп впился ему в ногу. Максим подпрыгнул бы, если б мог: но тело, все еще онемевшее и медленно приходящее в себя, отказалось слушаться приказов мозга. Зато вскрикнул Максим от такой неожиданности артистично и в высшей степени правдоподобно: сам Станиславский бы поверил.
Макс решил не тратить времени зря и осмотреться. Небольшая комната с двумя наспех и криво сколоченными кроватями, письменный столик, наклонившийся набок, стоящий у окна. На нем лежали какие-то бумаги и травы, глиняная шершавая миска и ингредиенты сомнительного происхождения, о которых Максим решил не думать. Перед его кроватью возвышался уже почти развалившийся шкаф, с открытой, еле держащейся на петлях дверцей. Помимо этого перед Максом предстала занимательная картина: из шкафа торчали маленькие, черные ножки демона, с заостренными изогнутыми когтями и хвост, болтающийся в разные стороны словно маятник. Встав с кровати, Максим чуть опять на нее не опустился: голова кружится, в теле слабость. Огромным усилием воли заставив себя добраться до двери, он потянул ручку на себя и покинул комнату, не став тревожить со Кладия, который к тому же начал еще и похрапывать.